О РАБОТЕ К.РОДЖЕРСА В СССР В 1986 году (ч.2) - "Русский" человек в Америке - Когда Человек в центре - Каталог файлов

НЕКОТОРЫЕ ОБЩИЕ НАБЛЮДЕНИЯ

В целом мне представляется, что участники семинара были скорее нечувствительны друг к другу, но было одно исключение. Когда кто-либо из них говорил от сердца или с действительно висцеральным переживанием, царила тишина, и каждый начинал интенсивно слушать. Когда мужчина говорил о горе, которое он испытывал при посещении могилы своего брата на кладбище, о том, как он спрашивал самого себя: "Действительно ли я чувствую горе или же просто играю роль хорошего члена семьи и веду себя так, как если бы я испытывал горе?" - можно было бы услышать падение булавки. С другой стороны, когда кто-либо высказывал интеллектуальные идеи о группе или же говорил о том, почему он сомневается в групповом процессе, пли же интерпретировал поведение кого-либо еще, зачастую начинались перешептывания в парах или в небольших группах. Интенсивность слушания возникала только в тех случаях, когда нечто говорилось из глубины.
Поскольку Рут изучала прямые высказывания участников, которые она бегло записывала в ходе сессий, она отметила в своем журнале другую особенность наших сессий. Существует определенная "потерянность", проскальзывающая во всех наиболее глубоких личных высказываниях, особенно в Тбилиси. Являлось ли это сочетанием сильных семейных привязанностей или же культурной особенностью? В социальных ситуациях в Грузии имела место общая веселость, но под ней чувствовалось довлеющее сквозное ощущение того, что должно быть больше жизни, глубокое отчаяние в связи с тем, что эту жизнь вряд ли можно найти. Эта тема повторялась вновь и вновь.
"Я знаю, как я хочу быть, но я чувствую себя беспомощным и неспособным измениться". "Я хочу получить от жизни больше, но не знаю, как это сделать". "В своих взаимоотношениях с дочерью (в высказываниях других говорилось о сыне, отце, матери), я испытываю разочарование и боль, но пытаться изменить ее представляется мне невозможным". "Я чувствую, что никто не может помочь мне, даже я сама". "Бесполезно говорить об этом. Это никогда не изменится". "Здесь никто ничего не может сделать, чтобы помочь мне". "Это судьба? Я не могу, как вы говорите, сделать выбор, чтобы измениться и расти". "Меня влечет моя судьба? Как вы думаете, это действительно так?"
Пятеро из восьми участников, непосредственно процитированных здесь, на третий или четвертый день сказали группе, что получили некоторое представление о своих желаемых Я или же что изменились их взаимоотношения с другими людьми.
Хотя московская и тбилисская группы были довольно разными, тбилисская группа стартовала гораздо медленнее, для обеих групп контраст между первым и последним днем был поистине драматическим. К четвертому дню наблюдалась гораздо большая свобода самовыражения; гораздо большей была и способность слушать друг друга. Члены группы и переживали, и вербализовывали чувство единства группы.

ПРИЕМЫ

По завершении и московской и тбилисской группы в конце четвертого дня в , обстановке некоторой секретности и перешептываний произошли некоторые удивительные события. Рут и мне было сказано, что мы можем немного отдохнуть, а затем будет небольшой прием или, как это было в Тбилиси, что нам предстоит небольшая "грузинская терапия", под которой, как мы поняли, понималось вино. В обоих случаях после некоторого ожидания мы были препровождены в совершенно преображенную комнату. Столы были накрыты; на столах громоздилась еда; стояли стулья для сорока пяти участников; провозглашались тосты, делались подарки (зачастую очень личные по своему характеру), говорились речи, следовали объятия. Это было излиянием доброго расположения и любви не только по отношению к нам, но и друг к другу. Всюду слышались прощания, полные взаимного расположения и любви. В обоих городах некоторые из тостов были посвящены надеждам на мир, на лучшее взаимопонимание между нашими странами, на продолжение обменов и сотрудничества.
Когда я думаю об опыте каждой из этих интенсивных групп, мне представляется, что поднимавшиеся в них вопросы были очень похожи на те, что обсуждались в сходных группах в Соединенных Штатах, Бразилии, Мексике, Японии, Польше, Венгрии, Италии, Великобритании. Удивительно, как много здесь общего. Одним из таких действительно общих элементов, обнаруживаемых в каждой из культур, с которыми мы имели дело - и здесь в числе других мне особенно хотелось бы упомянуть Южную Африку - является голод по более глубокому и более человеческому общению и желание быть принятым в качестве реального человека с его проблемами и всем прочим, в качестве уникального индивида, обладающего достоинством и значимостью. Существовали определенные темы, которые были по большей части опущены в ходе обсуждений в двух советских группах. Одна из них состояла в том, что хотя и в поведении, и в шутках, и во всем прочем напряжение между мужчинами и женщинами проявлялось достаточно явно, оно никогда не обсуждалось открыто, за исключением того случая в группе в Тбилиси, когда этот вопрос подняла Рут в связи с самой собой.
Другим вопросом, который никогда не затрагивался, была политика в узком значении этого слова. Никогда не было открытого обсуждения систем правления или чего-либо подобного. Только однажды на протяжении всего нашего пребывания одна женщина сказала, когда один из нас предъявил личную проблему; "Ничего подобного в Советском Союзе произойти не могло". Однако ее тут же перебила другая женщина, сказавшая так. "Это неверно. Моя ситуация точно такая же".
Как я уже говорил, хотя политика в узком смысле и не обсуждалась, часто выражалось острое желание того, чтобы между нашими странами было больше элементов диалога, больше взаимопонимания, и надежда на мир, на необходимость любой ценой избежать войны.

ДВА ДНЯ СПУСТЯ - ВСТРЕЧА С УЧЕНЫМ СОВЕТОМ

Один из непосредственных результатов московской группы был настолько удивительно экстравагантным, что его необходимо описать более подробно.
Д-р Матюшкин сказал нам, что хотел бы добавить к нашей рабочей программе встречу с Ученым советом. Эту престижную группу людей составляют члены Академии педагогических наук и других учреждений, и она выступает как своего рода совет директоров данного института. Они обладают большим влиянием на ту поддержку, которой пользуется его деятельность, поэтому для него эта встреча была очень значима. Он хотел, чтобы мы отчитались перед ними в том, "чего мы достигли", Я сказал ему, что любой отчет, который мы могли бы представить, был бы неизбежно пристрастным, так что, если он хочет получить действительное свидетельство, то может попросить членов интенсивной группы, чтобы они дали свои как позитивные, так и негативные оценки своему опыту
Д-ру Матюшкину это предложение понравилось. Когда его пригласили на закрытие семинара, чтобы поблагодарить за предпринятые усилия, он кратко изложил эту идею. Он сказал, что если участники группы будут свободны, все они приглашаются на заседание Ученого совета, которое состоится через два дня. (Заседания совета всегда являются открытыми.) И если они захотят, то смогут рассказать о своем опыте.
Когда наступило время заседания, мы увидели, что на него пришло много членов группы. Аудитория внушала почтение, В первом ряду сидели члены президиума, известные ученые. Кроме того, аудитория была заполнена до предела - о семинаре хотели услышать триста пятьдесят человек. Д-р Матюшкин открыл заседание, сказав, что он, Рут и я согласны в том, что наилучший способ проведения этого собрания - спросить самих участников семинара об их опыте. Он обратился с просьбой к тем, кто захочет высказаться, ограничить свои сообщения не более чем пятью или десятью минутами. Если они захотят выступить, то должны написать записку с указанием своей фамилии и ученой степени. И сразу же на сцену налетел небольшой снежный вихрь белых бумажек. Хотели выступать тридцать участников семинара! Д-р Матюшкин сказал, что в соответствии с характером работы в интенсивной группе женщины имеют те же права, что и мужчины, и он будет попеременно приглашать мужчин и женщин. В целом в течение полутора часов выступили девять участников семинара, а двадцати одному пришлось испытать явную фрустрацию, поскольку они хотели, но не смогли выступить. Девять членов группы выходили один за другим на сцену и говорили убедительно и красноречиво без каких-либо оправданий и без какой-либо неуверенности. Было ясно, что они чувствовали себя уполномоченными и просто хотели рассказать этой почтенной и уважаемой аудитории, что означал для них семинар. Их высказывания были предельно выразительны и охватывали и личные и профессиональные аспекты их опыта.
Перед нашим переводчиком Димой был установлен микрофон, так что большая часть этих выступлений была зафиксирована. Материал настолько богат, что его следовало бы процитировать полностью, но это, конечно же, невозможно. Однако могут быть процитированы некоторые высказывания нескольких из выступавших. Первым из них был психиатр. Он сказал, что пришел на семинар как психотерапевт. В этой связи у него было много страхов. (В ходе первых сессий он был весьма скептичным членом группы). Он читал о моей работе, но здесь он усвоил "гораздо больше, чем из чтения книг. Эта группа позволила нам приобрести так много - гораздо больше, чем мы ожидали. Этот опыт останется с нами навсегда" . Далее он сказал: "Является ли наукой гуманистическая психология? Является ли она научным подходом или нет? Приезд Роджерса имеет огромное значение для гуманистической психологии и исследовательской работы". Он добавил в очень личной манере: "Я не могу найти точные слова, потому что очень большая часть моего Я все еще находится в атмосфере той комнаты, где мы были вместе в ходе нашей работы".
Вторым выступавшим была женщина. "Мои реакции на все это настолько сильны, что я должна была выйти сюда и хотя бы чем-то поделиться. Вчера я начала свою работу с клиентом и обнаружила, что стала применять данный подход. Это было очень важно для меня как для профессионала. Я узнала, что клиенты или друзья вовсе не хотят получить ваш совет, вашу интерпретацию. До семинара я была своего рода следователем, пытающимся изучить, выявить причину, лежащую в основании того или иного поступка. Но когда на семинаре я сама была клиентом, я поняла, как плохо быть выслушиваемой следователем. На самом деле меня не услышали. Я поняла, как много значит быть просто выслушанной. Я не хочу найти некую теоретическую модель. Я просто хочу слушать, предоставлять мое внимание. Я знаю, что это звучит как общее место, но я хочу, чтобы вы поняли, что именно я чувствовала. Мне не хотелось бы относиться к другим людям, как к объектам, которым мы собираемся навязать свою помощь. Прежде я исходила в своей работе из идеи, что приходящий ко мне за помощью человек в чем-то виноват. Когда они чувствуют вину, а мы ее подкрепляем, то это не помогает".
"Работая вчера с человеком, я старалась понять ее боль, почувствовать ее чувства. Это оказалось очень полезным. Она рассказала мне, что бьет своего ребенка. Если раньше я возмутилась бы, то на этот раз я слушала и понимала. Уходя, она сказала мне, что впервые в жизни почувствовала себя понятой. Я усвоила, что важно постоять в туфлях другого человека. До этого я знала теории. Теперь мы узнали это изнутри".
Когда д-р Матюшкин вызвал следующего выступавшего, мужчину, он сказал: "Я буду называть людей по именам, поскольку это принято в гуманистической психологии". Саша, следующий из выступавших, сказал: "Прошло всего два дня после опыта, и я все еще его участник. Я психолог, не психотерапевт, Я знал теорию Роджерса, но это был процесс, в который мы были лично вовлечены. Я не представлял себе, как она применяется на практике. Мне хотелось бы высказать несколько своих впечатлений. Первое - эффективность этого подхода. Это был такой процесс, в котором мы все учились. Второе - этот процесс двигался без двигателя. Никто не вел его, никто не руководил им. Это был саморазвертывающийся процесс. Это было как в рассказе Чехова, где все ждали пианиста, а пианино начало играть само. Третье сильное впечатление на меня произвела манера Карла и Рут. Сначала я чувствовал, что они были пассивны. Затем я понял, что это была тишина понимания. Четвертое - я хочу отметить проникновение этого процесса в мой внутренний мир. Сначала я был наблюдателем, но затем эта установка совершенно исчезла. Я был не просто окружен этим процессом, я был поглощен им! Для меня это было откровением. Мы начали двигаться. Я видел не просто людей, которых знал годы, но их чувства. Мое пятое впечатление - это моя неспособность контролировать поток чувств, поток процесса. Мои чувства пытались облачиться в одежды моих слов. Иногда люди буквально взрывались, некоторые даже плакали. Это было изменением системы восприятия. Наконец, я хочу отметить высокое мастерство Карла и Рут, действенность их молчания, их голосов, их взглядов. Всегда, когда следовала какая-либо реакция, они отзывались на нее. Это было потрясающим феноменом, потрясающим опытом".
Профессор сказал: "Я хочу говорить как ученый". Он рассказал о том, что большое впечатление на него произвели теория и принципы, лежащие в основе человекоцентрированного подхода. "Эти законы человеческого общения, открытые в Америке, оказались удивительно функциональны применительно к нашей ситуации". Чуть ниже он отметил другой пункт. "Мы были склонны думать, что есть нечто, что относится только к Роджерсу, но это неверно. Мы тоже можем концентрироваться в течение ,сорока пяти минут и можем быть эффективными в создании терапевтического климата, осознавая как негативные, так и позитивные чувства". Он подчеркнул, что говорит о "наших клиентах, а не о наших пациентах!" Он сказал также, что "хотел бы упомянуть об огромном вкладе этих двух людей в укреплении взаимопонимания между нашими двумя странами. Хорошо знать, что за океаном есть люди, испытывающие к нам теплые чувства".
Следующей выступала женщина. "Для меня это было полезным в личном плане. Как теперь быть с этим? Как позволить людям быть самими собой? Мы явным образом испытали это. Я испытала огромные изменения в самой себе. Я видела своими собственными глазами, что это возможно, что люди могут быть подлинными. Существует некая психологическая сущность, образующая личность индивида". Позже она добавила: "В группе были люди, которых я знаю многие годы, но только теперь, после четырех дней я действительно чувствую, что знаю их. Мы начали с конфликта - конфликта, который начался до того, как мы оказались в группе. До этого мы игнорировали друг друга, и наши конфликты не прекращались".
Школьный психолог "сначала думал, что Роджерс ничего не делает, и люди внутренне обращались к нему: "Сделай что-нибудь!" Однако я понял, что этот способ - не анализировать, не управлять - лучше". Он добавил: "Семинар помог мне решить несколько серьезных проблем, с которыми я сталкиваюсь как практический психолог, например, весьма распространенный конфликт между детьми и учителями. Я люблю детей, а учителя мне не нравились. Теперь мне хотелось бы узнать учителей и работать вместе с ними". Он видел, как в группе разрешались конфликты, и это "было на самом деле, это не было игрой".
Другой выступавший сказал: "После этих четырех дней Рут, Фрэн и Карл живут со мной и моей семьей. Этот опыт изменил мой способ обращения с людьми. Это привнесение теории в каждодневную жизнь. Это не техника; это способ бытия. Он не волшебство, поскольку может быть понят и воспроизведен посредством создания определенных условий, которые мы называли климатом. В нашем обществе этот подход никогда не применялся ранее. Для нас он нов. Для нас непривычным было эмпатическое слушание. Но затем мы начали избавляться от оценивания, а тишина дала нам возможность концентрироваться на чувствах других людей. В тишине мы учились также у самих себя. Как терапевт я узнал, что терапевт - это эксперт только в знании того, как следовать за клиентом".
Самым последним выступавшим была женщина: "Мне трудно говорить, трудно делиться этим огромным эмоциональным опытом. Мы прошли терапию. Мы работали не как профессионалы, но как люди. Когда вы относитесь к человеку как к человеческому существу, не стремясь интерпретировать, он или она открывается. Сначала вы пытаетесь убедить друг друга, оценить друг друга. Мы кричали друг на друга! Затем неожиданно люди начали всматриваться в свои проблемы. Этот опыт останется с нами навсегда, до конца наших дней. Это не просто метод. Это способ бытия".

ОТДАЛЕННЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ

Очевидно, что на данный момент у нас нет возможности оценить отдаленные результаты. Однако есть ряд каналов, по которым мы надеемся получить отчеты. Ирина, ассистент д-ра Матюшкина, обещала предоставить нам отчеты о любых обратных связях, которые она получит от московской интенсивной группы. Я тоже особенно рассчитываю получить отчет о последствиях от клиентки, участвовавшей в демонстрационном интервью в университете и казавшейся тогда довольно неудовлетворенной. Я подозреваю, что с течением времени в ее поведении произойдут некоторые изменения.
После окончания семинаров Фрэнсис Мейси будет пару недель и в Москве и в Тбилиси, и может быть, он сможет предоставить еще кое-какие сведения. Ясно, что реальный вклад семинара станет известен через несколько месяцев, однако мы предпримем усилия, чтобы собрать любую информацию, сколь бы анекдотичной она ни была.

ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ

Небольшие реплики из бесед показывали, что мы находились в хорошо контролируемом обществе. Так, человек с определенным статусом сказал нам: "Мне бы очень хотелось принять вас у себя дома, но я не могу сделать этого и, к сожалению, я не могу дать вам никакого объяснения этому". Другой человек сказал нам в частной беседе: "Я ненавижу систему, но, пожалуйста, не повторите это кому-либо еще здесь". Еще один человек сказал: "Ценности меняются все время, с каждым новым руководством. Родители не знают, что говорить своим детям, потому что меняются ситуации и ценности. Нам нужно что-то более стабильное, к чему можно было бы приобщиться. В этом может состоять причина теперешнего интереса к религии". Другой собеседник: "Каждый знает, что по большому счету что-то не так. Даже функционеры на уровне правительства знают, что что-то не так. Мы не знаем, что разрешит этот кризис". Следует подчеркнуть, что эти замечания принадлежат очень небольшому числу людей, с которыми мы контактировали. Поскольку они соответствуют американскому стереотипу ситуации в России, их значение, по-видимому, легко переоценить.
С другой стороны, мы почувствовали, что участникам семинара было легко рассказывать о своей семейной жизни и ее проблемах, о своих личных и профессиональных проблемах. Мы никогда не сталкивались с какой-либо озабоченностью с чьей-либо стороны относительно возможных информаторов в группе. По-видимому, существует большая свобода выражения, но она существует внутри определенных ограничений.

СОПОСТАВЛЕНИЕ С ДРУГИМИ ГОСТЯМИ

Нам рассказывали о визитах разных знаменитых психологов в Советский Союз в последние годы. Их практика сводилась к тому, чтобы прочитать одну-две лекции и после этого уехать. Постепенно мы осознали множество разительных отличий нашего визита от визитов этих других психологов.
Прежде всего, в каждой из ситуаций мы проверяли научную психологическую гипотезу, но проверяли ее не в лаборатории, но в жизни. Коротко говоря, гипотеза состояла в том, что если существуют определенные условия (каждое из которых можно определить и даже измерить), то возникает определенный процесс, характеристики которого можно описать. Более того, люди могут своими собственными глазами наблюдать и своими собственными ушами слышать, переживать в своем собственном опыте подтверждение или неподтверждение этой гипотезы. В соответствии с советской терминологией, это был настоящий научный опыт, и это обстоятельство часто упоминалось в их реакциях на семинар.
Другое фундаментальное различие состояло в том, что обучение, как результат нашего визита, было как опытным, так и когнитивным. Люди испытали его как в своих сердцах, в своей висцеральной системе, так и в своих мозговых клетках. Университеты и институты в этой стране, так же как и наши университеты и институты, в первую очередь заняты интеллектуальным обучением. В этом было действительно отчетливое различие.
Как стало ясно из свидетельств участников семинаров, мы работали с людьми, а не просто разговаривали с ними. Мы проводили с ними время. Короче говоря, можно сказать, что мы проводили от двух до шести часов с большими группами от трехсот пятидесяти до девятисот человек. Мы проводили от двадцати четырех до тридцати часов интенсивной работы с группами из сорока пяти и сорока человек соответственно. Эти временные обязательства также были тем, что отличало наш визит от предшествующих.
Мы были готовы продемонстрировать нашу работу. Все, что мы делали, было в определенном смысле производным от нашей основной гипотезы и нашего доверия индивиду и группе. Это особенно верно применительно к четырехдневным интенсивам. Было также три интервью, проведенных перед большими аудиториями, и две группы людей имели возможность посмотреть еще одно интервью на видеокассете. Тот факт, что мы демонстрировали нашу работу, был определенно новым для советских психологов, что и нашло свое отражение в их комментариях и реакциях.
Мы смогли создать климат, в котором в четырехдневный период произошли видимые изменения в установках и поведении. Для наших советских коллег это оказалось настоящим сюрпризом. Мысль о том, что мы сможем на протяжении такого отрезка времени вызвать некое значимое действие, большее, нежели просто временный эффект, казалась чем-то, что они никогда не предполагали.
И в этом обществе, где доминируют мужчины, часто комментировался и очевидно имел решающее влияние тот факт, что мужчина и женщина могут комфортно работать вместе как отдельные и различные индивиды, не соревнуясь между собой.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Мы почувствовали, что узнали очень много о нуждах и заботах советских граждан-профессионалов. Стало поразительно ясно, что их озабоченности очень незначительно отличаются от озабоченностей, ощущаемых сходной профессиональной группой в Соединенных Штатах. Было более чем очевидно, что профессионал в Советском Союзе испытывает теплые чувства к Соединенным Штатам, интересуется тем, что мы можем дать им, изголодался по общению с американцами, жадно поглощает любую литературу - как профессиональную, так и любую другую, - которую мы смогли привезти, и ничего так не желает, как мира между нашими двумя странами. Столь же очевидно, что они хотят получить признание за собственные вклады в своих областях. Нам было важно узнать, что психологический климат, вызывающий определенные предсказуемые результаты в США, Латинской Америке, европейских странах и Южной Африке, вызывает те же самые предсказуемые результаты в Советском Союзе.
Мы очень много узнали о чрезвычайном разнообразии культур существующих в Союзе Советских Социалистических Республик. Мы приобрели глубокое уважение к российской истории, восходящей к очень отдаленным временам. Мы осознали, что в советском гражданине живет гораздо более глубокий страх войны, нежели тот, что существует в Соединенных Штатах, страх, который основан на совершенно недавних событиях. Например, во время блокады Ленинграда, за 900 ее дней умерло 900 тысяч человек, как военных, так и гражданских. Наш гид в Ленинграде, весьма одаренная молодая женщина сказала, что ее мать оказалась единственной выжившей из всех ее родственников. Все остальные умерли или были убиты во время блокады. У нас, в нашей истории нет ничего, что можно было бы сравнить с этим.

В БУДУЩЕМ

Мы уезжали с верой в то, что если будет следующая поездка в Советский Союз, то в ней примет участие широкий круг американских граждан, обладающих высоким статусом и представляющих все оттенки политического спектра, с тем, чтобы встретиться в интенсивной группе со столь же широким кругом высокостатусных советских граждан. Помогать фасилитировать такую встречу будет настоящей привилегией. Если подобная программа будет реализована, то теперь мы сможем отобрать несколько советских фасилитаторов для совместной работы с нами. Такого продолжения и развития нашего визита остается лишь желать.